Бессмертники — цветы вечности - Роберт Паль

— В нашем деле не зубрить, а понимать нужно, Петя.

— А ты мне показывай и объясняй. Этак и быстрей и лучше будет. Ну хотя бы сначала на пластилине. А я пойму, ей-богу!

Приобрели пластилин, стали заниматься. Потом приступили к изучению запальника. В ту же ночь едва не случилась беда. Вечером кто-то из них, убирая стол, допустил досадную оплошность, сложив стеклянные пробирки на пакетик с бертолетовой солью. В одной из пробирок оказалась серная кислота. Ночью она вылилась на пакетик, и тот полыхнул таким огнем, что в квартире едва не вылетели окна. Дальнейшую учебу пришлось отложить до лучших времен.

Как-то вечером вместе с Подоксеновым пришел Литвинцев. Владимир как раз заканчивал сборку очередной македонки, и он подсел к нему посмотреть.

— Никогда не видел, как делаются эти штучки. По-видимому, просто, а как?

Гордый за друга, Подоксенов весь засиял.

— Для нашего Архимеда такое дело — раз плюнуть!

И Густомесову:

— Покажи, Володька, свое искусство! Что тебе стоит?

— Вам действительно интересно? — смутился застенчивый Густомесов. — Ну, тогда смотрите. Это и в самом деле просто, сейчас убедитесь…

Заготовки у него были, и он начал сборку.

— Вот видите — в руках у меня два картонных цилиндра. Один вставляем в другой. Пространство между ними заполняем динамитом или гремучкой. В меньший цилиндр вставляем пробирку… Сверху ее запаиваем… Концы обклеиваем… Туда подсыпаем… Донышко закрываем… Готово, можно бросать.

Густомесов уверенно взял бомбу и, увлекшись показом, занес ее над головой, как бы готовясь бросить в противника. Подоксенова будто ветром от стола унесло.

— Володька, ты что — сдурел? Положь на место, тебе говорят!

Владимир поставил бомбу на стол, снял очки и принялся массировать глаза.

— Устал? — участливо спросил Литвинцев. — Ну, отдохни, братишка, на сегодня хватит. Вот сейчас попьем чаю, поболтаем и по домам. Завтра можешь сделать себе выходной. Я ведь вижу, как ты устал, в таком состоянии работать опасно.

За чаем зашел разговор о нехватке взрывчатых веществ и специалистов по изготовлению «ручной артиллерии». Литвинцев пообещал обсудить эти вопросы с товарищами.

— Плохо, что бомбы делаются в основном только в Уфе, — высказал свою давнюю мысль Владимир Густомесов. — Одна развозка их потом чего стоит. Да и опасно это. Хорошо бы организовать такие мастерские при каждой дружине, чтобы в любое время они были под рукой. В Златоусте, например, в Миньяре, Белорецке, Усть-Катаве…

— Это сколько же потребуется взрывчатки, если везде? — вскинул белесые брови Подоксенов.

— В принципе столько же. Причем использоваться она будет на месте, не нужно будет везти в Уфу.

— Это верно, — согласился Литвинцев, — но там нет специалистов, Володя.

— Можно подготовить. Собрать толковых ребят, обучить и вернуть на место для работы. Я слышал, что такие школы или уже имеются, или создаются. Вернутся Кадомцевы, нужно будет разузнать.

— Постараемся сделать это побыстрее, — пообещал Литвинцев. — Да и над конструкцией бомб не мешает подумать, чтобы увеличить их поражающую способность…

Густомесов понял его с полуслова.

— Наладить изготовление металлических корпусов? В таком случае лучше из чугуна. Чугун хрупкий и при взрыве дает массу мелких осколков. Нужно лишь заново рассчитать количество необходимой взрывчатки: это все-таки не картон.

Новая мысль захватила всех. Тут же на столе появились бумага, справочники, карандаши. Засиделись допоздна. Прощаясь, Литвинцев пообещал передать на днях опытный образец. Потом они его снарядят и где-нибудь за городом испытают…

В этот вечер они долго не могли уснуть: прикидывали, где, на каком руднике можно было бы без особого риска разжиться взрывчаткой, где организовать отливку чугунных корпусов для бомб, кого послать на учебу в бомбистскую школу.

— А ничего у нас инструктор, правда, Володь? — неожиданно спросил Подоксенов.

— Ничего, не такой трусишка, как ты. От одного вида бомбы не шарахается в дверь.

— Это верно, — посмеялся над собой Петр. — Здорово ты меня тогда напугал. Но я привыкну. Вот попрошусь в бомбистскую школу и тоже стану делать такие штучки. Как думаешь, пошлют?

— А с кем я останусь?

— Кого-нибудь другого дадут, посмелее.

— Не надо мне никого другого. Не отпущу. А к бомбам со временем привыкнешь. Мне и самому с ними бывает страшновато.

— Правда, Володь?

— Честное слово. Как подумаю, какую силищу в руках держу, так аж пот всего прошибает.

— А ты не думай об этом, Володь! Делай себе и не думай! А?

— Да, лучше об этом не думать. Лучше думать о чем-нибудь другом, нейтральном… Во всяком случае приятном…

— Ну, приятного сейчас не много, — протянул Петр.

— И все-таки бывает…

— Это хорошо…

Уже засыпая, Густомесов опять услышал возбужденный голос друга.

— А ты знаешь, Володь, что Шурка Калинин мне шепнул? Под большим секретом. Сказать?

— Если под секретом, то не говори, — поворачиваясь к стене, проворчал он.

— Но от тебя секретов у меня нет. Сказать?

— Лучше спи, а то на «службу» проспишь, великий часовщик!

— Ну, ладно, давай спать. Только Шурка говорит, что наш товарищ Петро — беглый матрос. С «Потемкина»!.. Этот Шурка всегда знает больше всех. Вот я и думаю: верить ему ли нет? Ты-то как — веришь?

Густомесов не ответил. Он уже спал.

Новую бомбу испытывали за городом. Доехали поездом до глухого полустанка, нашли в лесу небольшую полянку среди берез и переглянулись.

— В самый раз, товарищ Петро?

— В самый раз, — кивнул Литвинцев. — Тут и остановимся. Предлагаю для начала покурить. Как ты, Густомесов?

— Курите, я бросил.

— Молодец, а ты, Давлет, уже куришь?

— Виноват, не утерпел… А слышно далеко будет?

— Что… слышно?

— Ну, как рванет!

— Боюсь, что далеко…

Курили молча, сосредоточенно, не сводя глаз с белой заснеженной поляны. Потом Литвинцев достал из вещмешка бомбу, осторожно взвесил ее на вытянутой руке и оглянулся на товарищей.

— Всем отойти сажен на тридцать в лес. Бросать буду я.

Давлет беспрекословно подчинился приказу командира и первый, глубоко проваливаясь в снегу, побрел прочь от опасного места.

— Ну а ты, Владимир, чего ждешь?

— Мне нужно быть здесь, товарищ Петро. Я должен видеть это сам, понимаете?

— Как так? — не понял тот.

— Вы бросайте, а я понаблюдаю из укрытия. Мне это необходимо для будущих расчетов.

Лицо его было столь решительно и серьезно, а очки блестели так задорно, что Литвинцев не стал настаивать на своем.

— Хорошо, наблюдай. Вон видишь толстенную березу? Иди туда и ложись. Только головы мне не высовывать! Слишком дорога она для нас, эта голова твоя!

Густомесов отошел к березе, примерился и лег за дерево в мягкий снег.

— Ну вот, теперь можно и метнуть.

Он еще раз взвесил бомбу: тяжеловата. Но тут же размахнулся и, вкладывая в бросок всю свою силу, с резким выдохом метнул снаряд на середину поляны. Едва успев укрыться за деревом, он услышал взрыв. По толстым березовым стволам градом хлестнули осколки. Поднятый взрывом снег медленно опадал на землю…

Потом они измерили шагами поляну, осмотрели каждое дерево и почти всюду находили свежие осколочные раны. Береза, заслонившая собой Петра, тоже была ранена. Он осмотрел рваную царапину на ее боку и на миг похолодел.

— Как раз на уровне груди. Прямо против сердца…

Всю обратную дорогу они обсуждали результаты испытания.

— Разлет осколков получился даже большим, чем я ожидал, — довольно говорил Густомесов. — И густота приличная, правда?

Петр со своими выводами не спешил: пусть сначала выговорится бомбист.

— А нужен ли такой большой разлет в боевой обстановке, товарищ Петро? Вы, говорят, человек военный, скажите, как на ваш взгляд?

Петр думал.

— Если такого разлета не требуется, снаряд можно будет облегчить. Тогда и метнуть его можно будет дальше. А сейчас даже вы, очень сильный человек, бросили всего сажен на десять. Этого мало, верно?

«Удивительно толковый паренек, — слушая Густомесова, думал Петр. — Вот настанет новая жизнь, отправим учиться. И станет наш Володя первым народным профессором. Или народным генералом! Новой России такие люди позарез будут нужны…»

— Так что же вы молчите, товарищ Петро? Или я несу вздор?

— Не вздор, Володя, не вздор, — успокоил его Петр. — Для ближнего боя снаряд действительно слишком силен, своих же побить может. Стало быть, и заряд нужен поменьше, и корпус потоньше. Тогда и бросать сподручнее будет, все правильно.

— В таком случае прикинем? — блеснул очками Густомесов. Выломив в подлеске прутик, он тут же принялся что-то чертить и писать на снегу. — На сколько уменьшим: на четверть? на треть? на половину?